Может ли человек отказаться быть понятым
Кто может быть понятым
Для определения того кто может быть понятым необходимо обратиться к Уголовно-процессуальному кодексу, а точнее к ст. 60, которая гласит что понятым может стать любое лицо, незаинтересованное в исходе дела, которое может привлекаться следователем, дознавателем, прокурором для удостоверения факта проведенного следственного действия, хода и результата следственного действия.
Для лица, которое может быть понятым, законом установлены ограничения. В соответствии с Уголовно-процессуальным законом, понятыми не могут быть несовершеннолетние, участники уголовного судопроизводства, их близкие родственники и родственники, которые занимают должность в органах исполнительной власти, которые в соответствии с законом наделены полномочиями на проведение оперативно-розыскных мероприятий или предварительного расследования.
Что значит быть понятым
Теперь перейдем непосредственно к правам, которые предоставляются понятым.
В соответствии с законодательством РФ понятой имеет право принимать участие в следственных действиях и делать по поводу следственного действия заявления и замечания, которые подлежат внесению в протокол, ознакомиться с протоколом следственного действия, в проведении которого он принимал участие, приносить жалобы на решения и действия прокурора, следователя и дознавателя, если они нарушают его права.
Заставляют быть понятым, можно ли отказаться
Закон не регламентирует, каков порядок привлечения сотрудниками правоохранительных органов гражданина в качестве понятого, не установлена также какая либо ответственность за отказ гражданина быть понятым. Исходя из этого,
участие гражданина в следственных действиях в качестве понятого является его правом, а не обязанностью. Поэтому, если вы не хотите принимать участие в следственных действиях смело отказывайтесь, при этом вы не обязаны объяснять причины своего отказа.
Если я стал понятым: ответственность и обязанности
Если же Вы вспонятый е-таки согласились выполнить свой гражданский долг и стать понятым, то следует помнить, что:
- Вы не имеете права уклоняться от явки по вызовам следователя, дознавателя или суда.
Вызов должен быть в письменном виде. - За разглашение понятым данных предварительного расследования он может быть привлечен к уголовной ответственности в соответствии со ст. 310 Уголовного кодекса РФ (Разглашение данных предварительного расследования).
- Вы имеете право на компенсацию расходов, связанных с вашими обязанностями в качестве понятого.
Вызов должен быть в письменном виде.Встречаются случаи, когда нерадивые сотрудники правоохранительных органов заставляют граждан участвовать в проведении следственных действий в качестве понятого, угрожая при этом, что за отказ последует наказание. Однако как мы уже разобрались никакой ответственности за отказ от участия в следственных действиях в качестве понятого не предусмотрена. Поэтому если Вас заставляют стать понятым против Вашей воли, можете смело обращаться в прокуратуру или суд.
Подписывайтесь на рассылку сайта и будете всегда знать о своих правах.
Что делать, если просят быть понятым
Предположим, вы возвращались домой из булочной, когда к вам подошел сотрудник в форме и попросил стать понятым в фиксации ДТП.
Как быть? Согласиться? А чем это грозит? Рассказываем, что делать, если полиция просит стать понятым.
Кто такой понятой?
Понятой в идеалистическом понимании служит благим целям правосудия, выступая своего рода контролером правопорядка. Он того, насколько грамотно действует сотрудник полиции и как правильно выполняет свою контрольную функцию понятой, может зависеть чья-то невиновность или ответственность.
Понятые – это граждане, не заинтересованные в исходе разбирательства, будь оно административным или уголовным. Их функция и роль заключена в присутствии на месте дознания, подтверждении грамотности и законности процессуального действия.
Никаких особых рисков и последствий для понятого нет. Свидетель уголовного дела, к примеру, став очевидцем преступления по воле судьбы или в силу любопытства, неизбежно становится и участником всех разбирательств. Отказаться быть свидетелем нельзя, а понятым – можно. Это добровольное решение.
Согласно законодательству (ст.
60 УПК РФ, ст. 25.7 КоАП РФ), понятых должно быть минимум двое. Выбранных людей зовут для присутствия на процессе оформления протоколов и проведения иных следственных мероприятий.
Кто не может быть понятым?
- Лица, не достигшие 18 лет.
- Участники судебного процесса или их близкие, то есть заинтересованные в определенных итогах разбирательства.
- Полицейские и служащие других государственных силовых структур.
- Любые люди, имеющие интерес в исходе дела.
Всегда ли нужны понятые?
Понятые присутствуют не всегда. Обычно они привлекаются для уголовного расследования к действиям, связанным с установлением личности подозреваемого и досмотром имущества. Понятой подтверждает, что в процессе улики не были подброшены, а доказательства сфальсифицированы.
В ситуации аварий речь идет об административном правонарушении, поэтому требуется осмотр места ДТП и автомобиля или задержание нарушителя. Как быть, если авария произошла на ночной трассе? Будить жителей ближайшей деревни? Везти понятых с города? Разумеется, нет.
Сделанная видеозапись досмотра, приложенная к протоколу, может вполне заменить собой понятого.
Что нужно знать понятому?
Понятые редко бывают юридически подкованы. Они не знают, что, когда и каким образом делать в своей роли. Особенности процедуры, их действия и обязанности объясняет сотрудник полиции (или ГИБДД) либо следователь. Понятой участвует в составлении протокола, подписывает его, подтверждая таким образом его правдивость. Например, водитель авто отказывается от прохождения медицинского осмотра на предмет опьянения – понятой подтверждает своей подписью, что так оно и есть. Это нужно, чтобы потом виновник аварии не заявил, что искренне хотел ехать к медикам, да «продажные менты» его не пустили.
Понятой имеет право написать замечание в самом протоколе, если заметил нарушение или несоответствие написанного действительности. При этом надавить, физически или иначе воздействовать на него, чтобы запретить это делать, никто не может.
Понятой вправе ознакомиться с протоколом следствия уголовного дела, а также подать жалобу в прокуратуру, если его действия в качестве понятого ограничиваются сотрудниками органов правопорядка.
Нужно учесть, что понятого могут вызвать в суд как свидетеля, и отвертеться от допроса будет нельзя – это чревато штрафом или насильственным приведением в суд для дачи показаний.
Важно и то, что полученную о следствии информацию разглашать нельзя. За излишнюю болтливость налагается штраф или даже ограничение свободы. Правда, все это действует только в том случае, если понятого предупредили о неразглашении письменно и под подпись.
Риски и последствия
Если сотрудник полиции уверяет, что понадобится всего минутка вашего времени и никаких сложностей, стоит засомневаться. Полицейский или инспектор ГИБДД должен подробно объяснить суть дела и вашего в нем участия. Вы можете внести свои замечания в протокол. Более того, он должен составляться только в вашем присутствии.
Если же вам дали уже готовый протокол «получите-распишитесь», то это нарушение со стороны дознавателя. Не подписывайте, если не участвовали в составлении бумаги. В ситуации выявленных нарушений вы станете их покрывателем.
На суде выяснится ваша неинформированность касательно последовательности событий. В лучшем случае, вы навлечете неприятности на себя. В худшем – поспособствуете чьему-то несправедливому наказанию или уходу от ответственности.
Бывает, что нечестные полицейские специально отказываются от видеозаписи процедуры дознания и осмотра в пользу понятых, которых можно ввести в заблуждение, надавить на них или даже подкупить. Будьте внимательны: не беритесь за контроль над законностью, если не способны ее гарантировать. Хотя иногда отказаться быть понятым и пойти домой чаевничать с булочками – самый простой, но, увы, самый малодушный выбор.
Маккалох против Мэриленда (1819 г.) | Национальный архив
Главный судья Маршалл представил заключение суда.
В деле, которое сейчас будет определено, ответчик, суверенное государство, отрицает обязательность закона, принятого законодательным собранием Союза, а истец, со своей стороны, оспаривает действительность акта, принятого законодательный орган этого штата.
Конституция нашей страны, в ее наиболее интересных и существенных частях, должна быть рассмотрена; конфликтующие полномочия правительства Союза и его членов, как указано в этой конституции, подлежат обсуждению; и данное мнение, которое может существенно повлиять на большие операции правительства. Ни один трибунал не может подойти к такому вопросу без глубокого понимания его важности и ужасной ответственности, связанной с его решением. Но оно должно быть решено мирным путем, иначе оно останется источником враждебного законодательства, может быть, враждебности еще более серьезного характера; и если будет принято такое решение, то только этот трибунал может принять решение. Конституция нашей страны возложила на Верховный суд Соединенных Штатов эту важную обязанность.
Первый вопрос, заданный в деле: имеет ли Конгресс право регистрировать банк?
Верно было сказано, что это вряд ли можно считать открытым вопросом, совершенно не предвзятым прежним разбирательством нации по этому поводу.
Принцип, оспариваемый в настоящее время, был введен в очень ранний период нашей истории, был признан многими сменявшими друг друга законодательными собраниями и применялся судебным ведомством в случаях особой деликатности как закон, безусловно обязательный. . . .
Оспариваемая власть осуществлялась первым Конгрессом, избранным в соответствии с настоящей конституцией. Законопроект об учреждении банка Соединенных Штатов не привлек ничего не подозревающего законодательного собрания и не прошел незамеченным. Его принцип был полностью понят, и ему противостояли с таким же рвением и умением. После сопротивления, сначала в честном и открытом поле дебатов, а затем в исполнительном кабинете, с таким настойчивым талантом, какой когда-либо испытывала какая-либо мера, и подкрепленного аргументами, которые убедили настолько чистые и разумные умы, насколько эта страна может похвалиться, это стало законом. Срок действия первоначального акта истек; но краткий опыт затруднений, которым отказ возродить его поставил правительство, убедил тех, кто был наиболее предубежден против меры его необходимости, и побудил принять настоящий закон.
Не требовалось бы обычной доли бесстрашия, чтобы утверждать, что мера, принятая при таких обстоятельствах, была смелой и явной узурпацией, которой конституция не одобряла.
Эти наблюдения относятся к причине; но у них не создается впечатление, что, если бы вопрос был совершенно новым, закон был бы признан несовместимым с конституцией.
При обсуждении этого вопроса советник штата Мэриленд счел важным при построении конституции рассматривать этот документ не как исходящий от народа, а как акт суверенных и независимых государств. Было сказано, что полномочия общего правительства делегируются штатами, которые только и являются подлинно суверенными; и должно осуществляться в подчинении штатов, которые только и обладают верховной властью.
Было бы трудно поддержать это предложение. Конвент, составивший конституцию, действительно был избран законодательными собраниями штатов. Но инструмент, когда он вышел из их рук, был просто предложением, без каких-либо обязательств или претензий.
Об этом было доложено существовавшему тогда Конгрессу Соединенных Штатов с просьбой о том, чтобы оно могло быть «представлено на съезд делегатов, избранных в каждом штате его народом по рекомендации его законодательного собрания, для их одобрения и ратификации. » Этот порядок действий был принят; и конвентом, Конгрессом и законодательными собраниями штатов документ был представлен народу. Они действовали в соответствии с этим единственным способом, которым они могут действовать безопасно, эффективно и мудро в этом вопросе, собравшись на соглашение. Верно, они собрались в своих отдельных Государствах — а где еще им было собираться? Ни один политический мечтатель не был настолько безумен, чтобы подумать о том, чтобы сломать границы, разделяющие штаты, и объединить американский народ в одну общую массу. Следовательно, когда они действуют, они действуют в своих состояниях. Но принимаемые ими меры не перестают от этого быть мерами самих людей и не становятся мерами правительств штатов.
Из этих конвенций конституция черпает всю свою силу.
Правительство исходит непосредственно от народа; «предназначен и установлен» от имени народа; и объявляется рукоположенным, «чтобы образовать более совершенный союз, установить справедливость, обеспечить внутреннее спокойствие и обеспечить благословения свободы себе и своему потомству». Согласие штатов в их суверенном качестве подразумевается созывом конвенции и, таким образом, представлением этого документа народу. Но люди имели полную свободу принимать или отвергать его; и их действие было окончательным. Это не требовало подтверждения и не могло быть отвергнуто правительствами штатов. Конституция, принятая таким образом, имела полное обязательство и связывала суверенитеты штатов. . . .
этого факта по делу), подчеркнуто и действительно является правительством народа. По форме и по существу оно исходит от них. Его полномочия предоставлены ими и должны применяться непосредственно к ним и в их интересах.
Это правительство признано всеми одной из перечисленных сил. Принцип, согласно которому он может осуществлять только предоставленные ему полномочия, теперь общепризнан.
Но вопрос о пределах фактически предоставленных полномочий постоянно возникает и, вероятно, будет возникать, пока существует наша система. . . .
Среди перечисленных полномочий мы не находим возможности создания банка или создания корпорации. Но в акте нет фразы, которая, подобно статьям конфедерации, исключает случайные или подразумеваемые полномочия; и который требует, чтобы все дарованное было подробно и подробно описано. Даже в 10-й поправке, составленной для того, чтобы успокоить разгоревшуюся чрезмерную ревность, опущено слово «явно» и заявлено только, что полномочия, «не делегированные Соединенным Штатам и не запрещенные Штатам, сохраняются за государствам или людям»; таким образом, вопрос о том, была ли конкретная власть, которая может стать предметом спора, делегирована одному правительству или запрещена другому, остается зависеть от справедливого толкования всего документа. Люди, составившие и принявшие эту поправку, столкнулись с затруднениями, вызванными включением этого слова в статьи конфедерации, и, вероятно, опустили его, чтобы избежать этих затруднений.
Конституция, содержащая точную информацию обо всех подразделениях, которые допускает ее великая власть, и обо всех средствах, с помощью которых они могут быть приведены в исполнение, была бы частью многословия юридического кодекса и едва ли могла бы быть воспринята человеческий разум. Это, вероятно, никогда не будет понято публикой. Следовательно, его природа требует, чтобы были отмечены только его большие очертания, обозначены его важные объекты, а второстепенные ингредиенты, составляющие эти объекты, выведены из природы самих объектов. То, что эту идею поддерживали создатели американской конституции, следует не только из характера инструмента, но и из языка. Зачем еще были введены некоторые ограничения, содержащиеся в девятом разделе 1-й статьи? Это также в некоторой степени оправдано тем, что они не использовали какой-либо ограничительный термин, который мог бы помешать его справедливому и справедливому толкованию. Итак, при рассмотрении этого вопроса мы никогда не должны забывать, что мы излагаем конституцию.
Хотя среди перечисленных полномочий правительства мы не находим слова «банк» или «инкорпорация», мы находим великие полномочия устанавливать и собирать налоги; занимать деньги; регулировать торговлю; объявлять и вести войну; и поднимать и поддерживать армии и флоты. Меч и кошелек, все внешние сношения и немалая часть промышленности нации вверены ее правительству. Никогда нельзя делать вид, что эти огромные силы влекут за собой другие, менее важные, просто потому, что они ниже. Такая идея никогда не может быть выдвинута. Но можно с полным основанием утверждать, что правительству, наделенному столь широкими полномочиями, от надлежащего осуществления которых так жизненно зависят счастье и процветание нации, должны быть также предоставлены достаточные средства для их осуществления. Получив власть, в интересах нации облегчить ее выполнение. В их интересах и нельзя предполагать, что это было их намерение, затруднить и затруднить его выполнение, удерживая наиболее подходящие средства.
. . требуют этого), что вменяет создателям этого документа, предоставляя эти полномочия для общественного блага, в намерение воспрепятствовать их осуществлению, отказывая в выборе средств? Если, действительно, таков мандат конституции, нам нужно только повиноваться; но этот документ не претендует на перечисление средств, с помощью которых могут быть выполнены полномочия, которые он дает; он также не запрещает создание корпорации, если существование такого существа необходимо для полезного осуществления этих полномочий. Таким образом, вопрос о том, насколько далеко могут быть применены такие средства, является предметом справедливого исследования.
Не отрицается, что полномочия, данные правительству, подразумевают обычные средства исполнения. То, например, что получение дохода и его применение для национальных целей, признается, подразумевает способность перемещать деньги с места на место, как того могут потребовать потребности нации, и использовать обычные средства перевозки. Но отрицается, что у правительства есть выбор средств; или, что он может использовать наиболее удобные средства, если для их использования необходимо создать корпорацию.
. . .
Правительство, имеющее право совершить действие и возложившее на него обязанность совершить это действие, должно, в соответствии с велениями разума, иметь возможность выбирать средства; и те, кто утверждает, что нельзя выбрать какие-либо подходящие средства, что исключается один конкретный способ достижения цели, берут на себя бремя установления этого исключения. . . . Полномочие создавать корпорации, хотя и относится к суверенитету, не похоже на право вести войну, взимать налоги или регулировать торговлю, великую существенную и независимую власть, которую нельзя рассматривать как второстепенную по отношению к другим полномочиям или использовать в качестве средство их выполнения. Это никогда не цель, ради которой используются другие силы, но средство, с помощью которого достигаются другие цели. . . . Сила создания корпорации никогда не используется сама по себе, но с целью осуществления чего-то другого. Таким образом, не усматривается достаточной причины, по которой оно не может считаться побочным по отношению к тем полномочиям, которые явно даны, если оно является непосредственным способом их выполнения.
Но конституция Соединенных Штатов не оставила право Конгресса использовать необходимые средства для выполнения полномочий, возложенных на правительство, на общее соображение. К его перечню полномочий добавляется принятие «всех законов, которые будут необходимы и уместны для осуществления вышеупомянутых полномочий и всех других полномочий, возложенных настоящей конституцией, на правительство Соединенных Штатов или на любой его департамент. »
Адвокат штата Мэриленд привел различные аргументы, чтобы доказать, что этот пункт, хотя и с точки зрения предоставления власти, не имеет такой силы; но на самом деле ограничивает общее право, которое в противном случае могло бы подразумеваться, выбирать средства для осуществления перечисленных полномочий. . . .
Почти все сочинения содержат слова, которые, взятые в строгом смысле, передают значение, отличное от того, которое явно подразумевается. Для правильного построения важно, чтобы многие слова, которые означают нечто чрезмерное, понимались в более смягченном смысле — в том смысле, который оправдывает обычное употребление.
Слово «необходимо» относится к этому описанию. Он не имеет фиксированного характера, свойственного ему самому. Он допускает все степени сравнения; и часто связано с другими словами, которые усиливают или ослабляют впечатление, получаемое умом от безотлагательности, которую он импортирует. Вещь может быть необходимой, очень необходимой, абсолютно или незаменимой. Эти несколько фраз ни в коем случае не передают одну и ту же идею. Этот комментарий к слову хорошо иллюстрирует приведенный в баре отрывок из 20-го раздела 1-й статьи конституции. Мы думаем, что невозможно сравнивать приговор, который запрещает штату устанавливать «пошлины или пошлины на импорт или экспорт, за исключением того, что может быть абсолютно необходимо для исполнения его законов о инспекциях», с приговором, который уполномочивает Конгресс «делать все законы которые будут необходимы и уместны для осуществления» полномочий органов государственного управления, не чувствуя убежденности в том, что конвенция понимала себя как существенно изменяющую значение слова «необходимый», добавляя префикс слова «абсолютно».
Таким образом, это слово, как и другие, употребляется в различных значениях; и при его построении следует принимать во внимание предмет, контекст, намерение человека, использующего их.
Пусть это будет сделано в рассматриваемом случае. Субъектом является казнь тех великих держав, от которых существенно зависит благополучие нации. Должно быть, намерение тех, кто дал эти полномочия, заключалось в том, чтобы обеспечить, насколько может гарантировать человеческое благоразумие, их благотворное осуществление. Этого нельзя было бы сделать, ограничивая выбор средств такими узкими рамками, которые не оставляли бы Конгрессу возможности принять любые средства, которые могли бы быть подходящими и благоприятными для достижения цели. Это положение содержится в конституции, рассчитанной на грядущие века и, следовательно, на приспособление к различным кризисам человеческой жизни. Предписать средства, с помощью которых правительство должно в будущем осуществлять свои полномочия, означало бы полностью изменить характер инструмента и придать ему свойства свода законов.
Было бы неразумной попыткой предусмотреть с помощью непреложных правил потребности, которые, если их вообще можно было предвидеть, должны были быть видны смутно и которые лучше всего можно предусмотреть по мере их возникновения. Заявить, что не должны использоваться наилучшие средства, а только те, без которых предоставленная власть была бы ничтожной, значило бы лишить законодательную власть способности пользоваться опытом, применять свой разум и приспосабливаться к своему законодательству. к обстоятельствам. Если мы применим этот принцип построения к любой из полномочий правительства, мы обнаружим, что он настолько пагубен в своем действии, что мы будем вынуждены отказаться от него. . . .
Результатом самого тщательного и внимательного рассмотрения этого пункта является то, что, если он не будет расширен, он не может быть истолкован как ограничивающий полномочия Конгресса или ущемляющий права законодательного органа осуществлять свое суждение в выбор мер по осуществлению конституционных полномочий правительства.
Если нельзя предложить никакого другого мотива для его введения, то достаточным является желание устранить все сомнения относительно права издавать законы в отношении той огромной массы побочных полномочий, которые должны быть задействованы в конституции, если этот инструмент не является великолепным. безделушка.
Мы признаем, как и все должны признать, что полномочия правительства ограничены и что их пределы нельзя преступать. Но мы думаем, что правильное построение конституции должно предоставлять национальному законодательному органу свободу действий в отношении средств, с помощью которых данные им полномочия должны осуществляться, что позволит этому органу выполнять возложенные на него высокие обязанности. наиболее выгодным для людей образом. Пусть цель будет легитимной, пусть она находится в рамках конституции, и все средства, которые подходят, которые явно приспособлены к этой цели, которые не запрещены, но соответствуют букве и духу конституции, являются конституционными.
. . .
Если Конгресс при исполнении своих полномочий примет меры, запрещенные конституцией; или если Конгресс под предлогом осуществления своих полномочий будет принимать законы для достижения целей, не порученных правительству; это станет мучительной обязанностью этого трибунала, если дело, требующее такого решения, будет передано ему, сказать, что такой акт не был законом страны. Но там, где закон не запрещен и действительно рассчитан на достижение какой-либо из целей, возложенных на правительство, браться здесь за исследование степени его необходимости значило бы переходить черту, очерчивающую судебный отдел, и вступать на законодательном основании. Этот суд отказывается от всех претензий на такую власть.
После этого заявления едва ли нужно говорить, что существование государственных банков не может иметь никакого влияния на этот вопрос. В конституции не найти никаких следов намерения создать зависимость правительства Союза от правительств штатов для осуществления возложенных на него великих полномочий.
Его средства адекватны его целям; и только на эти средства ожидалось, что она будет полагаться для достижения своих целей. Навязать ему необходимость прибегать к средствам, которые он не может контролировать, которые может предоставить или удержать другое правительство, сделало бы его курс ненадежным, результат его мер неопределенным и создал бы зависимость от других правительств, что могло бы разочаровать его самое важное. конструкции и несовместимы с языком конституции. Но если бы это было иначе, выбор средств подразумевает право выбирать национальный банк, а не банки штатов, и только Конгресс может проводить выборы.
После самого тщательного рассмотрения этот суд пришел к единодушному и решительному мнению о том, что акт об учреждении Банка Соединенных Штатов является законом, принятым в соответствии с конституцией, и является частью высшего закона земля. . . .
Суд считает, что акт об учреждении банка является конституционным; и что полномочия по открытию филиала в штате Мэриленд могли бы должным образом осуществляться самим банком, мы приступаем к исследованию —
2.
Может ли штат Мэриленд, не нарушая конституции, облагать налогом эту отрасль?
Что сила налогообложения имеет жизненно важное значение; что он сохраняется за штатами; что оно не ограничивается предоставлением аналогичных полномочий правительству Союза; что это должно осуществляться одновременно двумя правительствами: это истины, которые никогда не отрицались. Но таков первостепенный характер конституции, что признается ее способность вывести любого субъекта из-под действия даже этой власти. Штатам категорически запрещается налагать какие-либо пошлины на импорт или экспорт, за исключением тех, которые могут быть абсолютно необходимы для выполнения их законов о инспекциях. Если обязанность этого запрета должна быть признана, то тот же первостепенный характер, по-видимому, удерживает, как он, безусловно, может удерживать государство от такого другого осуществления этой власти; так как по своей природе несовместимо и противоречит конституционным законам Союза. . . .
На этом основании адвокат банка предъявляет свои требования об освобождении от права штата облагать налогом свои операции.
На этот случай нет четкого положения, но утверждение было поддержано принципом, который настолько всецело пронизывает конституцию, настолько перемешан с составляющими ее материалами, так переплетен с ее паутиной, так слит с ее текстурой, что невозможно отделить от него, не разорвав его в клочья.
Этот великий принцип состоит в том, что конституция и законы, принятые в соответствии с ней, являются высшими; что они контролируют конституцию и законы соответствующих штатов и не могут контролироваться ими. Из этого, что можно назвать почти аксиомой, в качестве следствий выводятся другие положения, от истинности или ошибочности которых и от их применения к данному случаю должна была зависеть причина. Это, 1-й. что сила создавать подразумевает способность сохранять. 2-й. Что способность разрушать, если ею владеет другая рука, враждебна и несовместима с этими силами созидания и сохранения. 3д. Там, где существует это противоречие, высшая власть должна контролировать, а не уступать той, над которой она высшая.
. . .
То, что власть штатов взимать налоги может быть использована для ее уничтожения, слишком очевидно, чтобы ее отрицать. Но налогообложение считается абсолютной властью, которая не признает никаких других ограничений, кроме тех, которые прямо предписаны конституцией, и, подобно суверенной власти любого другого вида, доверяется усмотрению тех, кто ее использует. Но сами условия этого аргумента признают, что суверенитет государства в самой статье налогообложения подчинен конституции Соединенных Штатов и может контролироваться ею. Насколько он контролируется этим инструментом, должно быть вопросом конструкции. При построении этой конструкции не может быть допустимо ни одного недекларированного принципа, который противоречил бы законным действиям верховного правительства. Сама суть господства состоит в том, чтобы устранить все препятствия для его действий в пределах его собственной сферы и таким образом видоизменить любую власть, которой наделены подчиненные правительства, чтобы освободить свои собственные действия от их собственного влияния.
Этот эффект не нужно формулировать в терминах. Оно так вовлечено в декларацию о превосходстве, так неизбежно подразумевается в нем, что его выражение не может сделать его более определенным. Поэтому мы должны иметь это в виду при толковании конституции.
Аргумент со стороны штата Мэриленд заключается не в том, что штаты могут прямо сопротивляться закону Конгресса, а в том, что они могут осуществлять свои признанные полномочия в отношении него, и что конституция оставляет им это право в уверенности, что они не будет злоупотреблять.
Прежде чем мы приступим к рассмотрению этого аргумента и подвергнем его проверке конституцией, мы должны позволить высказать несколько соображений о характере и объеме этого первоначального права налогообложения, которое, как признается, остается за штатами. . Признано, что право облагать налогом людей и их имущество необходимо для самого существования правительства и может быть законно осуществлено в отношении целей, к которым оно применимо, в той предельной степени, в которой правительство может это осуществить.
Единственная защита от злоупотребления этой властью находится в самой структуре правительства. При введении налога законодательная власть воздействует на своих избирателей. . . .
Суверенитет Государства распространяется на все, что существует по его собственной власти или введено таким образом с его разрешения; но распространяется ли оно на те средства, которые используются Конгрессом для осуществления полномочий, возложенных на этот орган народом Соединенных Штатов? Мы считаем очевидным, что это не так. Эти полномочия не даны народом одного государства. Они даны народом Соединенных Штатов правительству, чьи законы, принятые в соответствии с конституцией, объявлены высшими. Следовательно, народ одного государства не может предоставить суверенитет, который будет распространяться на него.
Если мы измерим власть налогообложения, закрепленную в штате, по степени суверенитета, которым обладает народ одного штата и который может предоставить его правительству, мы получим понятный стандарт, применимый к каждому случаю, к которому власть может применяться.
У нас есть принцип, который оставляет право облагать налогами людей и имущество штата неприкосновенными; который оставляет штату распоряжаться всеми его ресурсами и делает вне его досягаемости все те полномочия, которые народ Соединенных Штатов возлагает на правительство Союза, и все те средства, которые предоставляются с целью осуществление этих полномочий. У нас есть принцип, безопасный для Штатов и безопасный для Союза. Мы избавлены, как и должно быть, от столкновения с суверенитетом; от вмешивающихся сил; от противоречия между правом одного правительства разрушать то, что признано за другим правом строить; из-за несовместимости права одного правительства уничтожать то, что другое имеет право охранять. Нас не подталкивают к запутанному исследованию, столь неподходящему для судебного департамента, какая степень налогообложения является законным использованием, а какая степень может составлять злоупотребление властью. Попытка использовать его на средства, используемые правительством Союза во исполнение конституции, сама по себе является злоупотреблением, потому что это узурпация власти, которую народ одного штата не может дать.
Таким образом, исходя из справедливой теории, мы обнаруживаем полную несостоятельность этого изначального права облагать налогом средства, используемые правительством Союза для осуществления своих полномочий. Право никогда не существовало, и вопрос о том, отказались ли от него, не может возникнуть.
Но, пока отказываясь от этой теории, давайте вернемся к исследованию, могут ли эти полномочия осуществляться соответствующими штатами в соответствии со справедливым построением конституции?
Право облагать налогом предполагает право разрушать; что сила разрушения может победить и сделать бесполезной силу созидания; что существует явное отвращение в предоставлении одному правительству права контролировать конституционные меры другого, которое другое, в отношении этих самых мер, объявляется верховным над тем, которое осуществляет контроль, являются предложениями, которые нельзя отрицать. . Но все несоответствия должны быть примирены магией слова УВЕРЕННОСТЬ. Налогообложение, говорят, не обязательно и неизбежно разрушает.
Довести его до крайности разрушения было бы злоупотреблением, допущение которого уничтожило бы то доверие, которое необходимо любому правительству.
Но это случай уверенности? Доверили бы народ одного штата народу другого власть контролировать самые незначительные операции правительства своего штата? Мы знаем, что они не будут. Почему же тогда мы должны предполагать, что народ одного государства должен быть готов доверять народу другого государства право контролировать действия правительства, которому они доверили свои самые важные и самые ценные интересы? Только в законодательном органе Союза представлены все. Таким образом, народ может доверять только законодательному органу Союза, обладающему властью контролировать меры, касающиеся всех, в уверенности, что им не будут злоупотреблять. Таким образом, это не случай доверия, и мы должны рассматривать его так, как оно есть на самом деле.
Если мы применим принцип, за который ратует штат Мэриленд, к конституции в целом, мы обнаружим, что он способен полностью изменить характер этого документа.
Мы обнаружим, что оно способно свести на нет все меры правительства и повергнуть его к ногам штатов. Американский народ провозгласил свою конституцию и законы, принятые в соответствии с ней, высшими; но этот принцип фактически передал бы верховенство Штатам.
Если Штаты могут облагать налогом один инструмент, используемый правительством при исполнении своих полномочий, они могут облагать налогом любой другой инструмент. Они могут облагать налогом почту; они могут облагать налогом монетный двор; они могут облагать налогом патентные права; они могут облагать налогом бумаги таможни; они могут облагать налогом судебный процесс; они могут облагать налогом все средства, используемые правительством, до излишества, которое сведет на нет все цели правительства. Это не было задумано американским народом. Они не стремились сделать свое правительство зависимым от штатов. . . .
Суд уделил этому вопросу самое пристальное внимание. Результатом является убежденность в том, что штаты не имеют права ни путем налогообложения, ни иным образом задерживать, препятствовать, обременять или каким-либо образом контролировать действие конституционных законов, принятых Конгрессом для осуществления полномочий, возложенных на органы государственного управления.
. Мы думаем, что это неизбежное следствие того верховенства, которое провозглашено конституцией.
Мы единодушны во мнении, что закон, принятый законодательным собранием Мэриленда, облагающий налогом Банк Соединенных Штатов, является неконституционным и недействительным.
Это мнение не лишает штаты каких-либо ресурсов, которыми они изначально обладали. Он не распространяется на налог, уплачиваемый с недвижимого имущества банка вместе с другим недвижимым имуществом в пределах штата, а также на налог, взимаемый с процентов, которыми граждане Мэриленда могут владеть в этом учреждении, совместно с другими собственность одного и того же описания на всей территории штата. Но это налог на операции банка и, следовательно, налог на действие инструмента, используемого правительством Союза для осуществления своих полномочий. Такой налог должен быть неконституционным.
Дениализм: что заставляет людей отвергать правду | Политика
Мы все отрицаем, по крайней мере, иногда.
Точно так же, как мы можем подавлять некоторые аспекты самих себя в нашей самопрезентации другим, мы можем делать то же самое с собой, признавая или не признавая желаемого. Большую часть времени мы избавляем себя от пыток признания наших низменных желаний. Но когда этот необходимый частный самообман становится вредным? Когда это станет общепринятой догмой. Другими словами: когда это становится отрицанием.
Дениализм — это расширение, усиление отрицания. По сути, отрицание и дениализм — это просто подмножество многих способов, которые люди разработали для использования языка для обмана других и самих себя.
Отрицание может быть таким же простым, как отказ признать, что кто-то другой говорит правду. Отрицание может быть таким же непостижимым, как и множество способов, которыми мы избегаем признания наших слабостей и тайных желаний.
Отрицание — это больше, чем просто еще одно проявление будничных хитросплетений наших обманов и самообманов. Он представляет собой трансформацию повседневной практики отрицания в совершенно новый способ видения мира и, что наиболее важно, коллективное достижение. Отрицание скрыто и рутинно; отрицание воинственно и экстраординарно. Отрицание прячется от истины, отрицание строит новую и лучшую истину.
В последние годы этот термин использовался для описания ряда областей «учености», ученые которых участвуют в дерзких проектах, чтобы сдержать, несмотря на кажущиеся непреодолимыми препятствиями, результаты лавины исследований. Они утверждают, что Холокоста (и других геноцидов) никогда не было, что антропогенное (вызванное деятельностью человека) изменение климата — это миф, что СПИДа либо не существует, либо он не связан с ВИЧ, что эволюция невозможна с научной точки зрения и что всевозможные другие научные и исторические ортодоксии должны быть отвергнуты.
В каком-то смысле термин «дениализм» ужасен. Никто не называет себя «дениалистом» и никто не подписывает все формы отрицания. Фактически, отрицание основано на утверждении, что это не отрицание. Вслед за Фрейдом (или, по крайней мере, вульгаризацией Фрейда) никто не хочет, чтобы его обвиняли в «отрицании», и навешивание на людей ярлыка отрицателей, по-видимому, усугубляет оскорбление, подразумевая, что они взяли на себя личную болезнь отрицания и превратились в это в общественную догму.
Но отрицание и отрицание тесно связаны; то, что люди делают в больших масштабах, основано на том, что мы делаем в малых масштабах. Хотя повседневное отрицание может быть вредным, для людей это также просто обыденный способ ответить на невероятно трудный вызов жизни в социальном мире, в котором люди лгут, совершают ошибки и имеют желания, которые нельзя открыто признать. Дениализм коренится в человеческих тенденциях, которые не являются ни причудливыми, ни патологическими.
При всем при этом нет никаких сомнений в том, что отрицание опасно.
Однако чаще последствия отрицания менее прямые, но более коварные. Сторонникам отрицания изменения климата не удалось опровергнуть общенаучный консенсус в отношении того, что оно происходит и вызвано деятельностью человека.
Отрицание также может создать атмосферу ненависти и подозрительности. Формы отрицания геноцида — это не просто попытки опровергнуть неопровержимые исторические факты; это нападение на тех, кто пережил геноцид, и на их потомков. Неумолимое отрицание, которое заставило турецкое государство отказаться признать, что геноцид армян 1915 года имел место, также является нападением на сегодняшних армян и на любое другое меньшинство, которое посмеет поднять тревожные вопросы о статусе меньшинств в Турции. Точно так же те, кто отрицает Холокост, не пытаются бескорыстно «исправить» исторические записи; они с разной степенью тонкости пытаются показать, что евреи патологические лжецы и принципиально опасны, а также реабилитировать репутацию нацистов.
Опасности, которые представляют другие формы отрицания, могут быть менее конкретными, но они не менее серьезны. Отрицание эволюции, например, не имеет немедленной ненавистной расплаты; скорее, он способствует недоверию к науке и исследованиям, что подпитывает другие отрицания и подрывает политику, основанную на фактах. Даже безумное отрицание, такое как теория плоской Земли, хотя и трудно воспринимаемое всерьез, помогает создать среду, в которой настоящие ученые и политические попытки вступить в контакт с реальностью терпят крах в пользу всеохватывающего подозрения, что ничто не является тем, чем оно является. кажется.
Дениализм переместился из периферии в центр общественного обсуждения, отчасти благодаря новым технологиям. По мере того, как доступ к информации в Интернете становится все более свободным, поскольку «исследования» открываются для всех, у кого есть веб-браузер, по мере того как ранее маргинальные голоса поднимаются в онлайн-мыльницу, возможности для опровержения общепринятых истин умножаются.
Явного обилия голосов, плюрализма мнений, какофонии полемики достаточно, чтобы заставить любого усомниться в том, во что ему следует верить.
Так как же бороться с отрицанием? Дениализм предлагает антиутопическое видение мира без причала, в котором ничто нельзя принимать как должное и никому нельзя доверять. Если вы считаете, что вам постоянно лгут, как это ни парадоксально, вы рискуете принять ложь других. Отрицание — это смесь разъедающих сомнений и разъедающей доверчивости.
Совершенно понятно, что отрицание вызывает гнев и возмущение, особенно у тех, кому оно бросает прямой вызов. Если вы переживший Холокост, историк, климатолог, житель поймы, геолог, исследователь СПИДа или кто-то, чей ребенок заразился предотвратимой болезнью от непривитого ребенка, отрицание может показаться посягательством на вашу жизнь. работа, ваши основные убеждения или даже сама ваша жизнь.
Такие люди дают отпор. В некоторых странах это может включать в себя поддержку законов против отрицания Холокоста, как, например, запрет отрицания Холокоста во Франции. Попытки преподавать «науку о сотворении» наряду с эволюцией в школах США борются с упорством. Дениалистов обычно исключают из научных журналов и академических конференций.
Тем не менее, наиболее распространенной реакцией на отрицание является разоблачение. Точно так же, как отрицатели выпускают большое и постоянно растущее количество книг, статей, веб-сайтов, лекций и видео, их недоброжелатели отвечают собственной литературой. Заявления отрицателей опровергаются пункт за пунктом в нарастающем споре, в котором ни один аргумент, каким бы смехотворным он ни был, не остается без внимания. Некоторые разоблачители бесконечно терпеливы и учтивы, относятся к отрицателям и их утверждениям серьезно и даже уважительно; другие гневаются и презирают.
Однако ни одна из этих стратегий не работает, по крайней мере, не полностью.
Возьмите дело о клевете, которое отрицатель Холокоста Дэвид Ирвинг возбудил против Деборы Липштадт в 1996 году. Заявление Ирвинга о том, что обвинение его в том, что он отрицает Холокост и фальсифицирует историю, является клеветой, было опровергнуто Ричардом Эвансом и другими видными историками в судебном порядке. Решение было разрушительным для репутации Ирвинга и недвусмысленным отказом от его претензий на то, чтобы быть законным историком. Решение обанкротило его, от него отказались немногие оставшиеся основные историки, которые его поддержали, и в 2006 году он был заключен в тюрьму в Австрии за отрицание Холокоста.
Но Ирвинг сегодня? Он по-прежнему пишет и читает лекции, хотя и в более скрытой форме. Он до сих пор делает подобные заявления, и его защитники считают его героической фигурой, пережившей попытки еврейского истеблишмента заставить его замолчать.
На самом деле ничего не изменилось. Отрицание Холокоста все еще существует, и его сторонники находят новых последователей. С юридической и научной точек зрения Липштадт одержала абсолютную победу, но в долгосрочной перспективе ей не удалось победить отрицание Холокоста или даже Ирвинга.
Из этого следует полезный урок: по крайней мере в демократических обществах отрицание нельзя победить ни законным путем, ни разоблачением, ни попытками дискредитировать его сторонников. Это потому, что для отрицателей существование отрицания само по себе является триумфом. Центральным в дениализме является аргумент о том, что «истина» была подавлена ее врагами. Продолжать существовать — это героический поступок, победа сил истины.
Конечно, отрицатели могут стремиться к более полной победе — когда теории антропогенного изменения климата будут отодвинуты на обочину в академических кругах и политике, когда история о том, как евреи обманули мир, будет в каждом учебнике истории — но пока, каждый день, пока продолжается отрицание, — хороший день.
На самом деле отрицание может добиться более скромных триумфов даже без полной победы. Для отрицателя каждый день, когда баррели нефти продолжают добываться и сжигаться, — это хороший день, каждый день, когда родитель не вакцинирует своего ребенка, — это хороший день, каждый день, когда подросток, гугля о Холокосте, обнаруживает, что некоторые люди думают, что это никогда не было случился хороший день.
И наоборот, противники дениализма редко имеют время на своей стороне. По мере того, как изменение климата приближается к точке невозврата, по мере того как люди, пережившие Холокост, умирают и больше не могут давать показания, по мере того как однажды побежденные болезни угрожают пандемиями, по мере того как представление о наличии «сомнений» в устоявшихся научных исследованиях становится ничем не примечательным, задача, стоящая перед разоблачения становится как более актуальным, так и более сложным. Понятно, что может возникнуть паника и что гнев переполняет некоторых из тех, кто борется с отрицанием.
Лучший подход к отрицанию — самокритика. Отправной точкой является откровенный вопрос: почему мы потерпели неудачу? Почему тем из нас, кто ненавидит отрицание, не удалось остановить его продвижение вперед? И почему нам как виду удалось превратить нашу повседневную способность отрицать в организованную попытку подорвать нашу коллективную способность понимать мир и изменять его к лучшему?
Эти вопросы начинают задавать в некоторых кругах. Они часто являются результатом своего рода отчаяния. Участники кампании против антропогенного глобального потепления часто сетуют на то, что по мере того, как задача становится все более актуальной, отрицание продолжает свирепствовать (наряду с апатией и «более мягкими» формами отрицания). Похоже, в кампании ничего не работает, чтобы человечество осознало угрозу, с которой оно сталкивается.
Упрямство, с которым люди придерживаются опровергнутых представлений, подтверждается социальными науками и нейробиологическими исследованиями.
Люди — не только мыслящие существа, бескорыстно взвешивающие доказательства и аргументы. Но есть разница между предсознательным поиском подтверждения существующих взглядов — все мы в той или иной степени этим занимаемся — и преднамеренной попыткой облечь этот поиск в поиск истины, как это делают отрицатели. Дениализм добавляет дополнительные уровни подкрепления и защиты вокруг широко распространенных психологических практик с (никогда не сформулированной) целью предотвратить их разоблачение. Это, безусловно, делает изменение мнения отрицателей даже более трудным, чем изменение мнения остального упрямого человечества.
Есть несколько видов отрицателей: от тех, кто скептически относится ко всем установленным знаниям, до тех, кто бросает вызов одному типу знаний; от тех, кто активно способствует созданию отрицательной науки, до тех, кто ее тихо потребляет; от тех, кто горит уверенностью, до тех, кто в частном порядке скептически относится к своему скептицизму. Я бы сказал, что их всех объединяет особый тип желания .
Это желание — чтобы что-то не было правдой — является движущей силой отрицания.
Сопереживать отрицателям непросто, но необходимо. Отрицание — это не глупость, или невежество, или лживость, или психологическая патология. И это не то же самое, что ложь. Конечно, отрицатели могут быть глупыми, невежественными лжецами, но так может любой из нас. Но отрицатели — люди в отчаянном затруднительном положении.
Это очень современное затруднительное положение. Дениализм — постпросвещенческий феномен, реакция на «неудобство» многих открытий современной науки. Открытие эволюции, например, неудобно для тех, кто придерживается буквального библейского описания творения. Дениализм также является реакцией на неудобство морального консенсуса, возникшего в постпросвещенческом мире. В древнем мире вы могли бы воздвигнуть памятник, гордо провозгласив миру совершенный вами геноцид. В современном мире массовые убийства, массовый голод, массовые экологические катастрофы уже не могут быть публично легитимированы.
Тем не менее, многие люди по-прежнему хотят делать то же самое, что и раньше. Мы все еще желающие существа. Мы хотим убивать, воровать, разрушать и грабить. Мы хотим сохранить наше невежество и безоговорочную веру. Поэтому, когда в современном мире наши желания становятся невыразимыми, мы вынуждены притворяться, что не тоскуем по тому, чего желаем.
Отрицания здесь недостаточно. Как попытка отвлечь сознание и внимание от чего-то неприятного, она всегда уязвима для вызова. Отрицание — это своего рода провокационное действие, которое может быть выведено из равновесия насильственными попытками привлечь внимание к тому, что отрицается.
Отрицание отчасти является реакцией на уязвимость отрицания. Быть в отрицании значит знать на каком-то уровне. Быть отрицателем — значит вообще никогда не знать. Дениализм — это систематическая попытка предотвратить вызов и признание; чтобы предположить, что нет ничего, чтобы признать. В то время как отрицание, по крайней мере, зависит от возможности конфронтации с реальностью, отрицание редко может быть подорвано призывами взглянуть правде в глаза.
Трагедия отрицателей заключается в том, что они заранее соглашаются с аргументом. Попытки отрицателей Холокоста отрицать, что Холокост имел место, подразумевают, что это не было бы хорошо, если бы это было так. Отрицание изменения климата основано на аналогичном скрытом признании того, что, если бы антропогенное изменение климата действительно имело место, нам пришлось бы что-то с этим делать.
Таким образом, дениализм — это не только тяжелая работа — найти способы дискредитировать горы доказательств — это огромный труд, — но также включает в себя подавление выражения своих желаний. Отрицатели «попадают в ловушку» византийских способов аргументации, потому что у них мало других вариантов для достижения своих целей.
Дениализм и связанные с ним явления часто изображаются как «война с наукой». Это понятное, но глубокое недоразумение. Конечно, отрицание и другие формы псевдоучености не следуют господствующим научным методологиям. Дениализм действительно представляет собой извращение научного метода, и наука, которую он производит, опирается на глубоко ошибочные предположения, но все это делает отрицание.
0107 во имя науки и образования. Дениализм стремится заменить один вид науки другим, но не саму науку. По сути, дениализм представляет собой дань уважения престижу науки и образования в современном мире. Дениалисты отчаянно нуждаются в общественном признании, которое дает наука.
В то время как дениализм иногда рассматривается как часть постмодернистского нападения на истину, отрицатель столь же увлечен понятиями научной объективности, как и самый нереконструированный позитивист. Даже те, кто искренне привержен альтернативам западной рациональности и науке, могут использовать отрицательную риторику, которая апеллирует именно к той науке, которую они презирают. Антипрививочники, например, иногда, кажется, хотят получить свой пирог и съесть его: чтобы их критика западной медицины была подтверждена западной медициной.
Риторика отрицания и его критики могут походить друг на друга в своего рода войне не на жизнь, а на смерть за то, кто наденет мантию науки. Термин «мусорная наука» применялся как к отрицанию изменения климата, так и в его защиту.
Традиционная наука также может быть догматичной и слепой к собственным ограничениям. Если на обвинение в том, что глобальное потепление является примером политизированной идеологии, маскирующейся под науку, встречать возмущенные утверждения об абсолютной объективности «настоящей» науки, есть риск ослепить себя неудобными вопросами относительно тонких и не очень тонких путей. в котором неуловима идея чистой истины, не стесненной человеческими интересами. Человеческие интересы редко, если вообще когда-либо, можно отделить от того, как мы наблюдаем мир. Действительно, социологи науки показали, как современные представления о бескорыстном научном знании замаскировали неразрывную связь между знанием и человеческими интересами.
Я не верю, что если бы можно было найти ключ, чтобы «заставить их понять», отрицатели думали бы так же, как я. Сторонник отрицания глобального потепления — это не защитник окружающей среды, который не может признать, что он или она на самом деле защитник окружающей среды; отрицатель Холокоста — это не тот, кто не может нести неотвратимую обязанность почтить память Холокоста; отрицатель СПИДа не является активистом борьбы со СПИДом, который не признает необходимость западной медицины в борьбе с болезнью; и так далее.
Если бы отрицатели перестали отрицать, мы не можем предположить, что тогда у нас была бы общая моральная основа, на которой мы могли бы развиваться как вид.
Дениализм не является препятствием для признания общей моральной основы; это барьер для признания моральных различий. Таким образом, конец отрицанию является тревожной перспективой, поскольку он повлечет за собой непосредственное выявление этих моральных различий. Но нам нужно начать готовиться к такому повороту событий, потому что дениализм начинает рушиться — и не в хорошем смысле.
6 ноября 2012 года, когда он уже готовил почву для своей президентской гонки, Дональд Трамп отправил твит об изменении климата. В нем говорилось: «Концепция глобального потепления была создана китайцами и для них, чтобы сделать производство в США неконкурентоспособным».
В то время это казалось просто еще одним примером распространения отрицания изменения климата среди американских правых. В конце концов, вторая администрация Буша сделала как можно меньше для борьбы с изменением климата, а многие ведущие республиканцы являются выдающимися борцами против господствующей науки о климате.
Однако здесь происходило и кое-что еще; твит был предвестником нового типа пост-дениалистского дискурса.
Заявление Трампа не является тем, что регулярно делают «мейнстримные» отрицатели глобального потепления. Возможно, это была искаженная версия распространенного аргумента правых США о том, что глобальные договоры по климату несправедливо ослабят экономику США к выгоде 9.0178 Китая. Как и большая часть дискурса Трампа, твит был просто брошен в мир без особых размышлений. Обычно отрицание работает не так. Отрицатели обычно десятилетиями трудятся над созданием, часто вопреки непреодолимым препятствиям, тщательно сконструированных симулякров науки, которые, по крайней мере для неспециалистов, неотличимы от реальных вещей. Они усовершенствовали альтернативные научные методы, которые могут поставить под сомнение даже самые твердые истины.
Дональд Трамп объявляет о своем решении выйти из Парижского соглашения по климату. Фотография: Кевин Ламарк/Reuters Трамп и «ленивый» дениализм сторонников постправды опираются на безопасность, которая исходит от знания того, что поколения отрицателей уже породили достаточно сомнений; все, что нужно делать таким людям, как Трамп, — это расплывчато сигнализировать в сторону отрицания.
В то время как дениализм объясняет — очень подробно — постдениализм утверждает. В то время как отрицание тщательно продумано, постдениализм инстинктивен. В то время как дениализм дисциплинирован, постдениализм анархичен.
Интернет был важным фактором в этом ослаблении самодисциплины отрицателя. Невоздержанность онлайн-мира доводит отрицание до такой степени, что оно начинает разваливаться. Новое поколение отрицателей не столько создает новые, альтернативные ортодоксии, сколько уничтожает саму идею ортодоксии. Коллективная, институциональная работа по возведению прочного бастиона против научного консенсуса уступает место своего рода общедоступности.
Одним из примеров этого является движение правды об 11 сентября. Поскольку атаки происходили в уже подключенном к сети мире, порожденному ими отрицанию так и не удалось институционализировать и развить ортодоксальность, как это удалось доинтернетовскому отрицанию. Те, кто считает, что «официальная версия» терактов 11 сентября была ложью, могут полагать, что элементы в правительстве США заранее знали об атаках, но позволили им произойти, или что атаки были преднамеренно спланированы и осуществлены правительством, или что за этим стояли евреи/Израиль/Моссад, или что за этим стояли теневые силы «Нового мирового порядка» – или какой-то коктейль из всего этого.
Они могут поверить, что башни были обрушены контролируемым сносом, или что в башни не врезались самолеты, или что в башнях не было этажей, или что в самолетах не было пассажиров.
Постдениализм представляет собой освобождение от подавленных желаний, которые движут дениализмом. Хотя он по-прежнему основан на отрицании установленной истины, его методы высвобождают более глубокое желание: переделать саму истину, переделать мир, высвободить силу переупорядочить саму реальность и оставить свой след на планете. Что важно в постдениализме, так это не установление альтернативного научного авторитета, а предоставление себе безоговорочного разрешения видеть мир так, как вам нравится.
В то время как постдениализм еще не вытеснил своего предшественника, дениализм старого стиля начинает подвергаться сомнению некоторыми из его практиков, поскольку они делают пробные шаги к новой эре. Это особенно заметно среди крайне правых расистов, где господство отрицания Холокоста начинает ослабевать.
Марк Вебер, директор (отрицательного) Института исторического обзора, мрачно заключил в статье 2009 года, что отрицание Холокоста стало неактуальным в мире, который продолжает увековечивать память о геноциде. Некоторые отрицатели Холокоста даже отреклись от своих заявлений, выразив свое разочарование движением и признав, что многие из его утверждений просто несостоятельны, как это сделал в 2016 году Эрик Хант, ранее продюсер широко распространенных онлайн-видео, отрицающих Холокост. конечно, не сопровождается отступлением от антисемитизма. Вебер рассматривает неудачи отрицания Холокоста как следствие гнусной власти евреев: «Предположим, что «Нью-Йорк таймс» завтра напишет, что израильский центр Холокоста «Яд ва-Шем» и Мемориальный музей Холокоста США объявили, что погибло не более 1 миллиона евреев. во время Второй мировой войны и что в газовых камерах Освенцима не было убито ни одного еврея. Воздействие на еврейско-сионистскую власть наверняка будет минимальным».
Те, кого ранее «вынуждали» отрицать Холокост, начинают понимать, что можно снова публично прославлять геноцид, наслаждаться звездным часом антисемитизма.
Пристальное внимание к крайне правым движениям за последние пару лет выявило заявления, которые когда-то могли остаться невысказанными или сказанными только за закрытыми дверями. Например, в августе 2017 года один из лидеров Ку-клукс-клана сказал журналисту: «В последний раз мы убили 6 миллионов евреев. Одиннадцать миллионов [иммигрантов] — это ничто». Статья, опубликованная Daily Stormer в преддверии митинга белых националистов в Шарлоттсвилле в том же месяце, заканчивалась словами: «Следующая остановка: Шарлоттсвилль, Вирджиния. Конечная остановка: Освенцим».
Действительно, Daily Stormer, одно из самых известных интернет-изданий возрождающихся ультраправых, демонстрирует невероятную ловкость в уравновешивании дениализма, пост-дениализма и открытой ненависти одновременно, используя юмор как метод плавания между ними всеми. Но нет никаких сомнений в том, что является конечным пунктом назначения. Как Эндрю Энглин, управляющий сайтом, написал об этом в руководстве по стилю для авторов, которое позже просочилось в прессу: «Необученные не должны понимать, шутим мы или нет.
Также должно быть сознательное осознание насмешливых стереотипов о ненавистных расистах. Я обычно думаю об этом как о самоуничижительном юморе — я расист, высмеивающий стереотипы о расистах, потому что я не отношусь к себе слишком серьезно. Это, очевидно, уловка, и я действительно хочу убить жидов. Но это ни здесь, ни там».
Не все отрицатели предпринимают эти шаги к открытому признанию своих желаний. В некоторых областях приверженность подавлению желания остается сильной. Мы еще не на том этапе, когда отрицатель изменения климата может выступить и с гордостью сказать: «Бангладеш будет затоплена, миллионы людей пострадают в результате антропогенного изменения климата, но мы все равно должны сохранить наш углеродный образ жизни, чего бы это ни стоило». Противники прививок также не готовы утверждать, что, хотя вакцины и не вызывают аутизм, смерть детей от предотвратимых болезней является прискорбной необходимостью, если мы хотим вырваться из лап Большой Фармы.
Тем не менее, со временем вполне вероятно, что традиционные отрицатели будут испытывать все большее влияние формирующейся пост-дениалистской среды.
В конце концов, какой финансируемый нефтяной промышленностью чудак, трудящийся над составлением политического документа, предполагающего, что популяция белых медведей не сокращается, не мечтал прибегнуть к ликующим утверждениям Трампа?
Возможность эпохального отхода от дениализма означает, что теперь не избежать расплаты с некоторыми неприятными вопросами: как мы реагируем на людей, чьи желания и нравы радикально отличаются от наших собственных? Как мы отвечаем людям, которые наслаждаются или равнодушны к геноциду, к страданиям миллионов, к продажности и жадности?
Дениализм и множество других способов, с помощью которых современные люди затемняют свои желания, мешают правильному восприятию того тревожного факта, что некоторые из нас могут желать вещей, которые большинство из нас считает предосудительными с моральной точки зрения. Я говорю «может», потому что, хотя отрицание является попыткой тайно узаконить невыразимое желание, природа понимания отрицателем последствий исполнения этого желания обычно непознаваема.
Трудно сказать, тоскуют ли отрицатели глобального потепления втайне о хаосе и боли, которые принесет глобальное потепление, просто безразличны к ним или отчаянно хотят, чтобы этого не было, но переполнены желанием сохранить вещи как они есть. Трудно сказать, готовят ли отрицатели Холокоста почву для нового геноцида или хотят сохранить первозданный образ доброты нацистов и зла евреев. Трудно сказать, получает ли отрицатель СПИДа, который работает над тем, чтобы лишить африканцев доступа к антиретровирусным препаратам, удовольствие от их власти над жизнью и смертью, или он выполняет миссию по спасению их от зла Запада.
Если новое царство безудержного онлайн-дискурса и пример, поданный Трампом, соблазнит все больше и больше отрицателей перейти к постдениализму и дальше, мы, наконец, поймем, где мы находимся. Вместо того, чтобы гоняться за тенями, мы сможем обдумать суровый моральный выбор, с которым мы, люди, сталкиваемся.
Возможно, мы слишком долго откладывали этот тест.